Фёдор Харчин - камчатский Спартак. Восстание ительменов 1731 г. Часть 1

                                                                        ПРЕДПОСЫЛКИ ВОССТАНИЯ

Имя Спартака всегда было символом борьбы против рабовладения. Казалось бы, для России такой пример не может быть корректным, ведь прямого рабства, как системного явления, у нас в стране не существовало, поскольку даже крепостное право нельзя назвать его прямым аналогом. Тем более, если говорить о Камчатке, ведь Дальний Восток, как и Сибирь, никогда не знал крепостничества. Кроме того, в общественном мнении уже практически стало аксиомой, что движение России на Восток кардинально отличалось от аналогичного (но встречного по направлению) освоения Америки. В том плане, что индейцев в Америке вообще за людей не считали, а вот у нас всегда старались «приводить под Государеву высокую руку ласкою, а не жесточью». Здесь действительно есть некоторая доля правды: примерно в то же время, когда русские казаки под руководством легендарного Ермака вырвались на просторы Сибири, начав неудержимое движение русского государства «встречь солнцу», в цивилизованной Европе на богословском диспуте всерьёз обсуждался вопрос о том, есть ли у американских индейцев душа. Как ни крути, но даже самые дикие племена оставались для русских людьми.

Но, с другой стороны, европейские колонизаторы, как и наши первопроходцы, далеко не всегда действовали исключительно грубой силой. Так что реальная картина была намного сложней, чем это кажется на обывательский взгляд. К слову сказать, не так давно пресс-секретарь нашего МИД Мария Захарова в своём Твиттере очередной раз напомнила нашим заокеанским «партнёрам» об истреблении индейцев, не задумываясь (а скорее всего и не зная) о том, что в нашей истории своих скелетов в шкафу тоже хватает.

Конечно, разница между Западом и Востоком была, и она вырисовывалась ярче в тот момент, когда с определялась главная цель колонизации: территория или ресурсы. Английские колонисты, например, высаживались на американское побережье семьями, и для них местное население очень быстро стало прямым конкурентом, которое неплохо было бы загнать куда-нибудь в резервации, а то и попросту уничтожить. А вот для русского государства важней было подчинить народности, которые тут же облагались налогом. Были даже случаи, когда предпринимались настоящие вооружённые походы для того, чтобы вернуть сбежавших «налогоплательщиков» на места постоянного обитания. Плюс ко всему почти все казаки поголовно брали в жёны местных женщин, что, естественно, сближало их с аборигенами. Правда, при этом малочисленные народности очень быстро исчезали в результате ассимиляции, поскольку дети от смешенных браков уже в первом поколении, как правило, считали себя русскими.

Если, всё-таки, попытаться кратко сформулировать, что собой представлял процесс движения русских на Восток, то это будет почти непрерывная цепь относительно небольших боевых столкновений с местными племенами. Были, конечно, некоторые из них (например, кодские ханты, томские татары, енисейские кеты, предбайкальские эвенки, забайкальские буряты), которые сразу признали власть русских, рассчитывая с их помощью усилить свои позиции и защититься от соседей. Зато другие оказывали ожесточённое сопротивление. Особенно воинственными были чукчи, которых так и не удалось подчинить силой.

Забегая вперёд, скажу, что одним из главных персонажей нашего рассказа будет Дмитрий Иванович Павлуцкий, — абсолютно легендарный участник русско-чукотских войн.

Дмитрий Павлуцкий во время похода. Иллюстрация художника, охотника и краеведа Николая Фомина

Когда же племена были не столь воинственны, как чукчи, новая реальность для них всё равно была крайне далека от идиллии. Даже при добровольном подчинении аборигенов обычной колонизаторской практикой было взятие у них так называемых аманатов (то есть заложников). И судьба их была трагичной не только в случае нападения соплеменников на казацкие поселения, но даже тогда, когда новоявленные подданные недостаточно аккуратно платили ясак. Например, в 1653 году за неуплату ясака, в целях устрашения охотских тунгусов, ясачный сборщик Андрей Булыгин приказал повесить взятого у них аманата Канюга: «И за то Макагирского роду аманат повешен, чтобы впредь иным в государевом ясаке отказывать было неповадно». Этот случай был далеко не единичным, для того аманатов и брали.

Русские казаки не были ангелами, и наряду с такими людьми, как Семён Дежнёв или Пётр Бекетов, которые стремились по возможности искать с местным населением общий язык, были и те, кто без тени сомнений сразу же применял силу и любыми путями стремился к наживе.

Семён Дежнёв

Пётр Бекетов. Иллюстрация Николая Фомина

К тому же и сами местные враждующие племена часто старались втянуть русских в конфликты на своей стороне. На Камчатке все эти противоречия были особенно обострены в силу того, что сдерживающая и карающая рука государства, из-за её отдалённости, была не так скора на расправу.

Сложнее всего для первооткрывателей Камчатки складывались отношения с кочевыми коряками, которые, как и положено кочевникам, крайне сложно поддавались контролю, при необходимости сразу уходя со своими оленями на дальние кочевья по бескрайней камчатской тундре. Ительмены же, как и оседлые коряки, оказались в более тяжёлом положении. Особенно это касалось тех ительменских племён, которым выпала судьба проживать в районе основного заселения русских. В этом плане интересен тот факт, что в истории, о которой далее пойдёт речь, главной движущей силой было ительменское племя бурин, которое сразу и безоговорочно приняло русское подданство.

Ительмены

В конце XVII – начале XVIII веков, когда началось покорение русскими Камчатки, на полуострове обитали около 25 тысяч ительменов обоих полов. Самой большой территориально-языковой группой среди них были бурин, проживавшие в долине реки Камчатки и по её притокам. К моменту встречи с русскими, камчадалы, по сути дела, находились на первобытнообщинной стадии общественного развития и не знали даже металлических орудий труда.

Несмотря на то, что у ительменов уже начало прослеживаться имущественное неравенство между семьями и общинами, социальная иерархия, основанная на господстве – подчинении, в целом отсутствовала. По наблюдению Крашенинникова, у ительменов «никто никем повелевать не мог, и никто сам собою не смел другого наказывать». Конечно, это не говорит о том, что совместная жизнь всех камчадалов всегда была мирной. Ещё по наблюдениям Владимира Атласова «меж собою у них бывают бои и драки род с родом почасту… Род на род войною ходят и дерутся». Причинами для военных столкновений являлись борьба за рыболовные и охотничьи угодья, месть за оскорбление, стремление к захвату женщин, имущества и оружия, а также испытание силы и мужества молодых воинов. Вполне обычным, хотя и не частым явлением был и захват у противника рабов. О многом говорит и тот факт, что, несмотря на всеобщее недовольство приходом русских колонизаторов, восстание, о котором далее пойдёт речь, так и не станет общекамчатским.

Сохранившиеся свидетельства современников рисуют нам ительменов людьми добродушными, честными, гостеприимны­ми, гордыми, независимыми и не терпящими обмана. В то же время, вполне положительно относившийся к камчадалам Крашенинников отмечал, что в их характере присутствовали ярость, ненависть, мщение. Ход восстания ительменов это ярко подтверждает: там найдётся место проявлениям и беззаветной храбрости, и животного коварства, и лютой жестокости.

Приведение камчатских народов под «высокую государеву руку» сопровождалось сопротивлением с их стороны. За период с 1700 по 1725 гг. произошло, по меньшей мере, 40 русско-ительменских столкновений, во время которых ительмены как минимум три раза наносили русским весьма ощутимые удары: в 1707 г. они захватили и сожгли Большерецкий острог, в 1710 г. разгромили отряд И. Харитонова на р. Большая, в 1711 г. уничтожили отряд Д. Анциферова на р. Авача. При этом, как раз ительмены-бурин в этих акциях участия не принимали, и даже участвовали в походах русских против авачинских ительменов в 1707 и 1714 гг.

Что касается казаков, то это были смелые, решительные люди, но очень часто жёсткие и даже жестокие.

При этом, их контингент в большой части состоял из сосланных или из сбежавших от правосудия преступников. Оказавшись на Камчатке, они, уже как служилые люди, были поставлены в условия, во многом провоцирующие их и без того агрессивное поведение. Правительство прямо требовало от казаков безусловного подчинения аборигенов: «А которые новых землиц люди будут непослушны и ласкою их под государеву царскую высокую руку привесть никоторыми мерами немочно… на тех людей посылать служилых людей их смирити ратным обычаем… Чинить над ними военный поиск огненным и лучным боем». При этом, государево жалование русские «конкистадоры» или получали в неполном размере, или не получали вовсе. Поэтому неудивительно, что они, оторванные по нескольку лет от баз снабжения, обеспечивали себя за счёт местного населения. По мере подчинения аборигенов, эти реквизиции превратились в постоянную повинность в пользу русских гарнизонов.

Кроме пушнины и юколы, ительмены должны были доставлять непрошенным гостям «сладкую траву», кипрей, сарану, птиц (гусей и уток по 50 шт. с человека) и дрова. Также они поставляли «корм» для содержания захваченных у них аманатов. Правда, до самих заложников доходило далеко не всё. В конце 1730-х гг. Иркутская провинциальная канцелярия по поводу со­держания аманатов на Камчатке отмечала, что «из того зборного аманатско­го корму ама­натам разве малое дело юколы ради пропитания дают и хуже скота содержут, что немалое озлобление такому дикому народу».

Огромное влияние на поведение служилых людей по всей Сибири и Дальнему Востоку оказывала практика назначения их якутскими воеводами на должности (прежде всего приказчи­ков и ясачных сборщиков) за взятки. Естественно, что взятки покрывались за счет поборов. Таким обра­зом, получалось, что якутская администрация толкала служилых на ограбление иноземцев и при этом фактически узаконивала грабеж, покровительствуя тем, кто хотел и умел делиться добычей. «Сами воровали и ворам потакали» — говорили якутские служилые про своих воевод.

Самым лёгким способом быстрого обогащения было взимание с аборигенов любыми способами того, что в глазах русских име­ло ценность, прежде всего пушнины, причем в таком количестве, которое позволило бы не только собрать ясак (продемонстрировав тем самым свою заботу о «государеве интересе»), но и пополнить собственный карман.

Вымогая с местных жителей так называемые «чащины» («подарки» и «гостинцы» пушниной), казаки нередко прибегали к батогам и плетям, а также захватывали в заложники жён и детей, которых в случае неуплаты превращали в холо­пов и продавали.

Участник Второй Камчатской экспедиции Георг Вильгельм Стеллер писал: «У каждого казака было, по меньшей мере, 15-20 рабов, а у некоторых даже от 50 до 60. Этих рабов они проигрывали в кабаке в карты, и случалось, что рабыня в течение одного вечера переходила к трём или четырём хозяевам, причём каждый, кто выигрывал, её насиловал. Таких рабынь казаки выменивали также на собак». Проданные или отданные за долги холопы вывози­лись далеко за пределы полуострова, много их было и в Якутске, и по другим сибирским городам.

Возможность иметь холопов развращала самих рабовладельцев, и приводила к тому, что казаки фактически жили за счёт аборигенов. Тот же Стеллер писал: «несчастные рабы должны были исполнять всякую работу, и ни один казак решительно не ударял пальцем о палец, а только играл в карты, пьянствовал, объезжал от поры до времени свой округ для сбора долгов или шёл на войну». Даже в монастырском хозяйстве, заведённом недалеко от Нижнекамчатского острога, вместо лошадей и быков пахали на холопах-камчадалах. Как сообщалось в экстракте Адмиралтейств-коллегии 1733 г, «… и хлеб сеют в святой пустыни… а пашут, подпрягая девок и баб по семнатцати в одну соху».

До столицы, несомненно, доходили сведения о том, что происходит на Камчатке. В инструкции 1720 г. очеред­ному камчатскому приказчику предписывалось собрать жалобы, разыскать виновных в злоупотреблениях, оградить ительменов от обид со стороны русских, улучшить содержание аманатов. Казаки должны были распустить по домам холопов из числа женщин и детей, а самих рабовладельцев следовало бить батогами. Также строго запрещались картежные игры. Однако все эти благие пожелания остались на бумаге и, как свидетельствовал Стеллер, «ни приказчик и никто другой не заступался за бедных туземцев, сколько бы они ни жаловались, а в свою очередь вёл свою линию».

Прибытие на Камчатку Первой Камчатской экспедиции во главе с Витусом Бе­рингом внушило некоторые надежды местным жителям. Увидев начальника, которому подчи­няются все местные командиры, ительмены тут же завалили его жалобами.

Капитан-командор Витус Беринг

Капитан-командор, ознакомившись с ситуацией, 11 июля 1728 г. тоже издал строгий приказ, адресованный местным управителям и ясачным сборщикам. Но и он не достиг своей цели. Зато сама экспедиция тяжким бременем легла на плечи ительменов. Перевозка грузов и людей (летом на лодках, зимой на собачьих упряж­ках) оторвала значительное их число от промыслов и добычи ясач­ной пушнины. При этом многие лишились своих ездовых собак, погибших от изнурения, что существенно подорвало базу ительменского хозяйства. И хотя Беринг освободил часть ительменов, занятых перевозкой грузов, от уплаты ясака, ясачные сборщики все равно драли его в три шкуры, не забывая и про свой карман.

На дикий разгул лихоимств и насилий впоследствии указывали на допросах участники восстания. Так, вождь восставших крещёный ительмен Фёдор Харчин чётко заявил, что «бунт учинили мы за несносную от сборщиков и служи­лых людей обиду». Конкретизируя «обиды», он рассказал, что в 1730 и 1731 гг. ясачные сборщики брали с каждого помимо ясака по три-четыре лисицы, а так­же по три-четыре «вязки» юколы, «а у кого юколы нет, то берут последние с нас парки и куклянки». Все это, по словам Харчина, сопровождалось истязаниями: «А если у кого ясаку не прилучилось… били на правеже… пока нога распухнет, а после де того распорют штаны и бьют вторично на правеже по пухлой ноге», «бьют нас батоги и на правеже на смерть, а иные, не стерпя такого мучения, давились».

Самого Харчина били «на правеже босого» и «взяли два ясака на один год», а его «жену венчальную пищик Еким Мухоплев, будучи за сбором, изнасиловал блудно грехом». У тех, кто ничего не мог заплатить, забирали жён и детей. Харчин также с горечью констатировал, что любые попытки найти управу на действие ясачных сборщиков заканчивались плачевно для самих ительменов — их тут же сажали под арест.

В целом, можно говорить о том, что сначала землепроходцы, а затем представители власти (от приказчиков до рядовых казаков) смотрели на ительменов как на людей, отданных им в полное распоряжение, а на Камчатку, как на территорию, которая принадлежит им по праву завоевания. Нет ничего удивительного в том, что к началу восстания численность ительменского населения сократилась примерно вдвое, по сравнению с началом XVIII в.

Продолжение следует... 

ИСТОЧНИКИ:

Зуев С. А. «Камчатский бунт 1731 г.: из истории русско-ительменских отношений»// «Вопросы истории Камчатки». Вып. 3. П-К. «Новая книга», 2007. Стр. 108-191.

Крашенинников С. П. «Описание земли Камчатки». М. «Эксмо», 2010.

Вахрин С. И. «Дело об убийстве Владимира Атласова. Камчатская Сибириада». П-К. «Камчатпресс», 2021.